Авария на Чернобыльской АЭС: вина персонала или конструктивные недостатки? (ЧАСТЬ I «Грозное предупреждение»)

Чернобыльская АЭС (ЧАЭС) расположена близ Днепра, у реки Припять. В 1986 г. её общая мощность была 4 млн кВт. Энергоблок No 1 был пущен в 1977 г., No 2, 3 и 4 — в 1978, 1981 и 1983 гг. Реакторы этих блоков типа РБМК (реактор большой мощности кипящий) загружались слабообогащенным ураном, содержавшим 2% урана-235. Сразу же отбросим обывательские предположения о том, что там мог произойти ядерный взрыв; для этого требовался бы, во-первых, высокообогащенный уран и, во-вторых, удерживание заряда в сверхсжатом состоянии для обеспечения его сверхкритической массы. Потеря же контроля над цепной ядерной реакцией в РБМК привела лишь к повышенному тепловыделению, в результате чего весь агрегат разрушился и разлетелся. Самым неприятным было то, что наружу вылетела почти вся неотработанная загрузка около 200 т урана-238 с примесью урана-235 и продуктов ядерных реакций, в частности, плутония-239.

Более четверти века более чем достаточно, чтобы скрупулезно исследовать все причины катастрофы и обнародовать принятые меры, которые были осуществлены как в отношении руководителей ЧАЭС, так и конструкционных усовершенствований этого типа реакторов. Однако внятного, гласного заключения на государственном уровне, так и не было принято. Сначала не знали, как объяснить миру происшедшую катастрофу, стремились во что бы то ни стало не называть ответственных лиц на высшем уровне научно- технического руководства отраслью, «спихнув» все на «стрелочников».

Затем рухнул Советский Союз, всё смешалось, каждая из пострадавших республик — Украина, Беларусь, в меньшей степени Россия — остались наедине со своей частью общей беды. С начала 1990-х годов стали появляться публикации, рассказывающие о крупнейших технических и человеческих противоречиях, приведших к Чернобыльской трагедии и затем к трактовке ее причин. Вскрывались факты того, как советская государственная система выводила из-под удара свою элиту, руководителей министерств и институтов Академии наук, обвиняя и осуждая специалистов на местах, которым уготовили роль стрелочников. Факт виновности персонала станции был зафиксирован в решении Верховного суда Украинской ССР, который приговорил шестерых руководящих работников ЧАЭС к лишению свободы. С тех пор в общественном сознании осталась запечатленной вина персонала ЧАЭС: их низкий профессиональный уровень и разгильдяйство. Но на самом же деле это объяснение оказалось неадекватно происшедшему. Бывший член правительственной комиссии, заместитель министра энергетики и электрификации (Минэнерго) СССР Г.А. Шашарин написал в 1991 г.: «В прессе указывалось, что операторы вообще отключили АЗ (аварийную защиту. — Б.Г.). Это неверно. В некоторых публикациях делается акцент на ряде других, якобы ошибочных, действий персонала. Ни одно из них не играет роли в возникновении и тем более в развитии аварии».

Первую Правительственную комиссию по Чернобылю возглавил заместитель Председателя Совета Министров СССР Б.Е. Щербин, который не был энергетиком. Наиболее технически компетентным лицом в комиссии был заместитель её председателя, д.т.н., А.Г. Мешков, первый заместитель министра среднего машиностроения, который работал в атомной отрасли начиная с 1948 г. и прошел все ступени от простого до главного инженера и директора атомных реакторов в оборонных центрах Челябинск-40, Томск-7, Красноярск-65. Эта комиссия вошла в историю как «комиссия Мешкова». Изначально все АЭС создавались и работали в системе огромного, очень закрытого, по-военному организованного Министерства среднего машиностроения СССР. Своими корнями оно уходило во времена сверхсекретного атомного Спецкомитета, который был учрежден Сталиным в августе 1945 г. с целью создания и производства атомных бомб. Но, к сожалению, начавшийся в 1980-х гг. зуд реформаторства привел к тому, что незадолго до Чернобыльской катастрофы все АЭС были переданы в Минэнерго СССР. Поэтому происшедшую катастрофу работники Минсредмаша связывали с гораздо более низким уровнем дисциплины в Минэнерго вообще и с непродуманной программой эксперимента на ЧАЭС, в частности.

Вот основной вывод комиссии средмашевца Мешкова: взрыв произошел через 42,5 с после закрытия пара на турбину 26 апреля 1986 г. в 01 ч 23 мин 46,5 с. «Наиболее вероятной причиной взрыва явилось запаривание активной зоны реактора с быстрым обезвоживанием технологических каналов вследствие кавитационного режима работы ГЦН (главных циркуляционных насосов. — Б.Г.)». Комиссия посчитала, что при подготовке станции к плановой остановке, когда были отключены турбины, образовался избыток пара, оставшийся в системе охлаждения реактора. В турбулентной смеси пара и воды образовывались и схлопывались пузырьки (кавитация), что вредно влияет на работу гидротурбин и насосов.

Г.А. Шашарин отказался подписать этот акт комиссии. Группа сотрудников из институтов, подчиненных Минэнерго — «Гидропроект», ВНИИАЭС — провела собственное расследование, в результате которого появился документ под названием «Дополнение к акту расследования». Его неофициально именуют как «акт комиссии Шашарина», но, по сути, это была внутренняя комиссия Минэнерго. В акте доказывается, что кавитации на ГЦН не было, а авария началась после нажатия кнопки аварийной защиты АЗ-5. Основной причиной аварии называется принципиально неверная неоднородная конструкция стержней СУЗ (системы управления и защиты), которая в первые секунды при опускании стержней защиты создавала положительный паровой эффект реактивности. То есть после команды «глушить цепную реакцию» она в первый момент разгоралась, а не затухала, и становилась неуправляемой. Дело в том, что за основу РБМК, предназначенного для выработки электроэнергии, главный конструктор академик Н.А. Доллежаль вместе со своим Научно-исследовательским и конструкторским институтом энергетической техники (НИКИЭТ) принял хорошо отработанную схему оружейного промышленного реактора, предназначенного для производства плутония-239. А это совсем разные технические задачи, требующие осуществления различных режимов управляемой цепной реакции в ядерном котле, разных способов снятия избыточной энергии (в оружейном агрегате вообще нет турбин). Время срабатывания поглотителей нейтронов стержнями аварийной защиты составляло не менее 18 с, тогда как развитие неконтролируемых процессов происходило за 3—4 секунды.

А ведь у взорвавшегося чернобыльского энергоблока No 4 были прямые предшественники. Необходимо было глубоко разобраться и с причинами аварии на энергоблоке No 1 той же ЧАЭС, имевшей место ранее, в 1982 г. Эту аварию, как и аварию с РБМК на Ленинградской АЭС, происшедшую еще раньше, в 1975 г., авторитетнейший ядерщик-эксплуатационщик, д.т.н. Б.Г. Дубовский, возглавлявший в течение 14 лет службу ядерной безопасности страны, назвал репетицией аварии на энергоблоке No 4 ЧАЭС ввиду идентичности причин всех этих трех аварий, случившихся на реакторах РБМК-1000. Оказалось, что рабочая зона РБМК недостаточно однородна по высоте, по ходу стержней защиты, и чересчур инерционна для регулирования цепной реакции при снятии огромного энерговыделения.

Лишь по счастливой случайности аварии в 1975 и 1982 гг. не имели тяжких последствий. Но они явились грозным предупреждением, которому не вняло руководство отрасли, а сам факт этих предшествующих аварий был засекречен. В своих показаниях Главный конструктор реактора Н.А. Доллежаль, в частности, сообщил, что «после аварии на 1-м блоке Ленинградской АЭС стало понятно, что система контроля за энерговыделением на реакторе несовершенна». Научный же руководитель реактора Президент АН СССР А.П. Александров своей прямой ответственности не признал, хотя близкие к нему люди утверждали, что совесть мучила его до конца жизни.

В течение следующих двух месяцев после получения двух противоположных заключений о причинах аварии на энергоблоке No 4 ЧАЭС правительственная комиссия пыталась примирить противоречия, выработать единую точку зрения и, соответственно, выпустить общее заключение комиссии. Но оно так и не было сформулировано, и вопрос пришлось решать на Политбюро. В результате появился компромиссный документ. В августе 1986 г. он и был представлен на совещании экспертов МАГАТЭ как официальная информация от имени СССР.

Что же произошло на самой станции, если посмотреть на события глазами непосредственного участника?

Продолжение читайте в Части II «Взгляд очевидца»

Полная версия статьи под названием «Памяти тех, кто погиб 25 лет назад при взрыве на Чернобыльской АЭС» была опубликована в журнале «ЭЛЕКТРОЭНЕРГИЯ. Передача и распределение» № 2(5), март-апрель 2011 г.

Автор: Борис Валентинович Горобец (24 апреля 1928 года — 7 ноября 2015 года) — советский и российский инженер в системе атомной промышленности, кандидат технических наук (1971); Заслуженный машиностроитель Российской Федерации (1998). Лауреат Государственной премии СССР (1969). Руководитель Главного управления производства ядерных боеприпасов МСМ СССР—МАЭ РФ (1986—1995)

«ЭЛЕКТРОЭНЕРГИЯ. Передача и распределение»